VI.

У Наполеона была другая, чем у большинства людей, душа. Поэтому он внушал людям такой нечеловеческий страх. «Он миру чужд был, все в нем было тайной», - писал о Наполеоне 17-ти летний Лермонтов. Тэн называл его глаза «очами колдуна, пронизающими голову», - страшная сила в этих очах. «Как ни велико было мое материальное могущество, - говорил на Св. Елене Наполеон, - духовное было еще больше. Оно доходило до магии» (Las-Cases : Memorial, Томе IV, стр. 60). Близкая к наполеонову двору Ламотт-Лангон рассказывает (Lamotte-Langon: Memoires. Paris 1830.):

«Вдруг я встретилась с двумя страшными и проницательными глазами, которые в течение нескольких минут не покидали моих. Наполеон Бонапарт глядел на меня.

Одного бельгийского крестьянина, наполеонова проводника на ватерлооском поле, спросили, как показался ему Император? Он ответил коротко н страшно: «Если бы даже лицо его было циферблатом часов, - духу не хватило взглянуть, который час».

Адмирал Георг Кокбурн сообщил Наполеону на палубе корабля, что по приказу английского правительства он должен его отвезти на Св. Елену. Приказ английского министра колоний предписывал тщательный осмотр всех вещей императорской свиты и наложения ареста на все драгоценности, находившиеся при нем. От окружения Императора потребовали также выдачу оружия.

Адмиралы были приняты Наполеоном в каюте. Около люков, недалеко от Императора, стояли генералы Бертран и Монтолон. Генерал Гурго, в ожидании приказаний, остался на палубе у пушек. Наполеон, казалось, ожидал прощального поклона от английских адмиралов, когда, наконец, лорд Кич набрался храбрости, приблизился к Императору и сказал едва слышным от волнения голосом: «Англия требует вашей шпаги». Рука Императора мгновенно опустилась на рукоятку сабли, которую от него осмелились потребовать англичане. Единственным его ответом был, внушавший ужас взгляд. Никогда вид его не был более властным, никогда он еще не казался столь сверхчеловечным. Старый адмирал был ошеломлен. Длинный стан англичанина согнулся: голова его, как у преступника, которому читают приговор, опустилась на грудь. Оба английских адмирала низко поклонились с выражением глубокого душевного волнения и оставили каюту, не нарушив ни одним словом того впечатления, от которого захватило дух у присутствовавших при этой сцене англичан и французов.

Если бы какому нибудь человеку было бы заранее дано знать, что с ним произойдет до последнего смертного часа, то для него не существовало бы ни человеческого страха, ни человеческой храбрости. Именно так знал Наполеон свое будущее.

В начале октября 1808-го года Гете, который, как известно из «Фауста», знал книгу Нострадамуса, приехал из Веймара в Эрфурт, чтобы присутствовать на спектаклях французского театра, устроенных Наполеоном в честь многочисленных королей, собравшихся в Эрфурте. Через посланника веймарского двора, фон Мюллера, Наполеон передал Гете приглашение к завтраку. В 10 часов утра 2-го октября 1808-го года Гете встретился с Наполеоном. Беседа продолжалась в течение часа. Четыре дня спустя - 6-го октября - на балу у фон Мюллера в Веймаре Наполеон имел с Гете вторую беседу. Гете долго молчал о содержании своего разговора с Наполеоном. Только 11-го марта 1809-го года Ример записывает застольную беседу Гете (См.: Goethejahrbuch XV. 1894. Friedrich von Mullers. Memoire uber Goethus und Wielands Unterredungen mit Napoleon):

«Поэтическая справедливость это - абсурд, сказал Гете. - Единственное трагическое в жизни это - несправедливость и предопределение. Наполеон знает это и даже знает, что он сам играет роль Рока. То было содержание моей беседы с Наполеоном». на другой день после встречи Наполеона с Гете, 3-го октября, в Эрфуртском театре давали «Эдипа» На этом спектакле присутствовали много европейских королей, в том числе также русский царь Александр. Когда актер произнес стихи первой сцены (см.:

Constant, Memoires, Томе IV, стр. 66): «Дружба великого человека является благодеянием богов», царь Александр поднялся и протянул руку Наполеону. Тотчас же во всех концах залы раздались аплодисменты.

Когда вечером того же дня Наполеон лег спать, у дверей императорской спальни расположились, как обычно, слуга Констан и египетский телохранитель Наполеона - Рустан. На лестнице у входа стоял часовой. В 2 часа утра, когда Констан спал глубоким сном, какой-то странный звук разбудил его. Протирая глаза, Констан внимательно прислушался и, ничего не услыхав, собирался снова лечь спать, как вдруг послышались глухие и жалобные крики, какие издает человек, когда его душат, Констан решил, что Наполеона убивают. Спрыгнув с постели, он разбудил Рустана. Из соседней комнаты, где спал Император, крики возобновились со страшною силою. Тогда Констан открыл двери императорской спальни. Кроме спавшего Наполеона там никого не было. Приблизившись к кровати, Констан заметил, что Наполеон лежит в состоянии ужасной нервной судороги, отбросив далеко от себя одеяло и уткнув кулак в живот. Констан испугался, взглянув на Императора. Он позвал его. Император не отвечал. Констан позвал его еще раз. То же молчание. Наконец, Констан легко толкнул Императора. От прикосновения Наполеон проснулся, громко крикнул и спросил: «Что такое? Что такое?» Затем он сел на край постели широко раскрыв глаза. Констан рассказал Наполеону, что, увидев, как Императора мучает кошмар, он позволил себе разбудить его.

Древние греки думали: «Кто заглянул в пророческую бездну Трофиния, уже никогда не будет смеяться...»

«Смех ему хорошо подходит, - говорит о нем мадам Ремюза (M-me Remusat: Memoires Томе l, стр. 100), - но за все время, что я его знала, он смеялся очень редко... В молодости он был мечтателен, затем он стал печален...» Меланхолическим тоном Наполеон сам признавался, что «он не создан для удовольствий». Таллейран называл Императора «неразвлекаемым».

Главное в лице Наполеона, что отличает его от всех других человеческих лиц, это - бесконечная задумчивость. «Что такое судьба? - спрашивает Мережковский в своей прекрасной книге «Наполеон человек». - Может быть, Наполеон сам никогда об этом не думал, но кажется, - прибавляет Мережковский, - все его мысли уходили в эту глубину, где загадана людям загадка судьбы...»

У Наполеона провидческий сон переплетался с жизнью, предшествует и предсказывает явь. Император часто говорил в моменты трудностей: «На завтра, ночь приносит совет».

Вечером 24-го декабря 1800-го года, когда на первого консула было совершено покушение при помощи адской машины. Наполеон проявил необычайное нежелание покинуть дворец Тюильри. В опере давали Ораторию. Жозефина и несколько близких людей, непременно хотели, чтобы Наполеон пошел с ними. Наполеон же не желал покидать дивана. Наконец, ему принесли шпагу, шляпу и почти насильно одели его. По пути - в карете - он снова заснул и ему приснилось, что жизни его угрожает опасность, что он тонет в итальянской речке Тальяменто. Наполеон проснулся от страшного взрыва адской машины.

В самые роковые, все решающие минуты, Наполеон вдруг засыпал, точно уходил куда-то, за чем-то, согласно его собственному объяснению: «Ночь приносит совет». Перед самой битвой при Аустерлице, он так глубоко заснул, что его с трудом разбудили. В самом разгаре сражения под Ваграмом, когда решалось все, он велел разостлать на земле медвежью шкуру, лег на нее под градом пуль и заснул глубоко. Спал минут двадцать. Проснувшись, продолжал отдавать распоряжения, как будто бы не спал вовсе. Любил работать, вставая с постели, в 3-4 часа утра, между двумя снами.

Люди благодарны тому, кто учит их жить, но может быть еще благодатнее тому, кто учит их умирать. В сражении под Аренсом Император сам строил армию в боевой порядок. На участке земли, где непрерывно разрывались снаряды, когда один из них упал перед самым фронтом колонны, люди подались было назад и, хотя тотчас поправились, Наполеон захотел дать им урок. Шпорами заставил свою лошадь подойти к дымящейся бомбе и остановил ее над нею. Бомба взорвалась, лошадь упала с распоротым брюхом, увлекая за собой и всадника. Наполеон исчез в пыли и дыму, но тотчас же встал невредим, сел на другую лошадь и поскакал к следующим батальонам.

Во время конструирования первых батарей в Тулоне, Наполеон попросил одного сержанта, умеющего писать, выйти из рядов. Под его диктовку солдат писал, опираясь о спину своего товарища. Не. успел солдат кончить писать, как ударившая в землю пуля покрыла письмо землею. «Очень хорошо!» - воскликнул писарь, - «мне не нужно будет посыпать песок на письмо, чтоб его высушить!»

Это бесстрашие перед смертью было сродни Наполеону и он не забыл солдата. Когда Бонапарт стал императором, он возвел тулонского солдата по имени Жюно в звание князя д'Арбантеса. Наполеон не может испытывать страх, ибо знает, что судьба несет его на руках как мать ребенка. «Привыкнув с семнадцати лет», - сказал Наполеон на Святой Елене, - «к пулям на полях сражений и, зная всю бесполезность предохранения себя от них, я предоставил себя во власть своей судьбы» (Las-Cases, Memoires, Томе II, стр. l).

«Вы боитесь, что меня убьют на войне?» спросил он накануне русской кампании близких людей. Я чувствую, как что-то толкает меня к цели, которую я и сам не знаю. Как только я достигну ее и стану бесполезен, атома будет достаточно, чтобы меня уничтожить. Но до того все человеческие усилия ничего со мной не сделают - все равно, в Париже или в армии» (Segur, Томе IV, стр. 74).

«Мария-Луиза была необычайно удивлена», - рассказывал Наполеон, - «когда она увидела, как мало мер безопасности я принимаю, против возможных покушений на меня. Когда она увидела, что у меня во дворце нет часовых, что они стоят только на улице, что всюду двери открыты, что в моей спальне нет ни ружей, ни пистолетов, она воскликнула: Вы не принимаете и половину тех мер, какие принимает мой отец». - «Я слишком фаталист», - прибавил Наполеон, - «чтобы принимать меры против покушений на мою жизнь...» Эту глубокую веру в неотвратимость рока Наполеон сумел внушить своим солдатам. Вот почему они так благодарны ему.

После второго и окончательного поражения Наполеона при Ватерлоо в июне 1815-го года, парижские газеты писали (см.: «Gazette de France» от 25-го июня 1815 г.):

«В древней и современной истории нельзя найти, быть может, ничего более прекрасного, чем последние минуты императорской гвардии, не защищенной от огня вражеской артиллерии, косившей все, что попадалось на ее пути. Погибло много людей. Несчастные воины все шли вперед, шагая в крови своих товарищей. Наконец враги, пораженные такой смелостью, начали кричать, чтобы они сдались, обещая, что с ними будут обращаться с уважением. - Нет, нет, - ответили командиры, - старая гвардия не сдается, не капитулирует! Она умеет умирать! - И тогда все увидели нечто невероятное: солдаты одной и той же нации, одной и той же армии стреляли друг в друга, чтобы не умереть от руки врагов. По мере того, как редели ряды, люди приближались друг к другу, сходились в группы по пять-шесть человек, чтобы вместе умереть. Сами англичане признали, что эта преданность превосходила всякое представление, какое можно было себе создать». Призыв Наполеона: «Солдаты, учитесь умирать с честью!» - был выполнен.

Ребенком Наполеон уже предчувствовал свое будущее величье, и когда грубый учитель, не считаясь с физическими и моральными свойствами молодого Бонапарта, заставил его, в виде наказания, одеть шерстяную одежду и обедать на коленях, Наполеону в момент исполнения наказания стало дурно от отвращения, и с ним случился сильный нервный припадок.

На острове Святой Елены Наполеон знал пять лет до своей смерти, что он умрет на этой скале, и отказывался от всех предложений бегства. В годовщину Ватерлоо, 21-го июня 1816-го года, Наполеон гулял с друзьями в своем саду на острове Святой Елены Разговор коснулся возможности возвращения во Францию. В глубоком волнении и грусти Наполеон пророчески сказал: «Вы ее увидите!» (Los-Cases, Memorial, Томе IV, стр. 310). Десять месяцев до своей смерти, в июле 1820-го года, он выразился еще точнее: «Доктор Иван уверял меня в Фонтенбло, что его порошок убьет меня, если только я коснусь его носом, и все же порошок не выполнил своего предназначения. Господин Лоу выполнит свое. Не пройдет года, как вы по мне будете носить траур» (Montholon:

Geschichte der Gefangenschaft aul Ste-Helena Leipzig, 1846. Seite 228).

Наполеон не верил медицине и умирая отказывался лечиться. Д-р О'Мира, заметив это, спросил: «Вы фаталист?» - «Разумеется!» - ответил Наполеон. Как турки. Я всегда им был. Нужно слушаться судьбы». - «Что написано, то написано наверху!» - возразил Наполеон, поднимая глаза к небу, на увещания врача. «Наши дни сочтены!» Врач заметил ему, что его поведение похоже на то, как если бы человек, упавший в пропасть, отказывался бы схватиться за веревку, брошенную ему и могущую спасти его от неизбежной смерти. Наполеон засмеялся и сказал: «Да исполнятся судьбы! Наши дни сочтены...»

Начиная с 1-го марта 1821-го года, шестой годовщины его бегства с острова Эльбы, Наполеон впал в глубокую грусть, 6-го марта Наполеон резко сказал своему врачу, доктору Антомарки: «Вы понимаете, я отказываюсь от лекарств. Я хочу умереть от болезни».

Ночь на 13-ое марта тяжело прошла для больного Наполеона. У него появляется чувство страха. С 16-го марта Император впал в предсмертный летаргический сон. По временам он просыпался, и тогда Наполеон беспрерывно разговаривал, шутил и издевался над медициной и врачами. В один из таких светлых проблесков, 29-го марта. Наполеон задержал у своей постели представителя европейской науки в его окружении, д-ра Антомарки, и начал с ним беседу о судьбе, удары которой не могут предотвратить никакие силы в мире. «Quod scriptam, scriptam» - сказал Наполеон. «Разве можете вы сомневаться, доктор, что наш смертный час предопределен?» Когда Антомарки начал оспаривать это мнение, Наполеон рассердился и послал его и в его лице всю европейскую науку по солдатски к чорту (Francesko Antomarchi : Dernieres moments de Napolйon. Томе II (запись от 29-го марта).

В первых числах февраля 1821-го года, три месяца до смерти Наполеона, над Святой Еленой появилась комета, В Париже ее видели уже 11-го января «В семь с четвертью вечера слуги его уверяют, будто видели комету на востоке», - записывает Антомарки 2-го апреля 1821-го года. Антомарки зашел к нему в ту минуту, когда Наполеон был встревожен этим известием. «Комета!» - воскликнул император в волнении, - «возвестила смерть Цезаря и возвестила также и мою!» На другой день, 3-го апреля, Антомарки должен был признать, что в состоянии здоровья Наполеона произошел перелом к худшему и что он близок к концу. Генералы Бертон и Монтолон взялись подготовить Императора к близкой смерти.

За десять дней до своей кончины, 25-го апреля, когда Наполеон почувствовал себя немного лучше, Антомарки оставил его на короткое время одного, чтобы пойти в аптеку. Лишь только Наполеон очутился один, он приказал принести фрукты, вино, попробовал бисквиты, перешел к шампанскому, попросил слив, взял виноград и начал громко смеяться при виде вернувшегося к нему доктора. На другой день кровать Императора превратилась в его одр смерти. Смерть спустилась уже к нему. Наполеон, наконец, решился покинуть свою маленькую, неудобную и плохо проветривавшуюся комнату, чтобы устроиться в салоне. Его хотели перенести. «Нет», - сказал он, - «это вы сделаете, когда я умру! Пока довольно, что вы меня поддержите.»

В 8 часов утра 28-го апреля Наполеон в полном спокойствии сделал свои последние распоряжения. 2-го мая он начал бредить. Он говорил только о Франции, о Жозефине, о своем сыне, о товарищах по оружию. Он никого не узнавал. В полдень к Императору на минуту возвратилось сознание, - он открыл глаза и с глубоким вздохом сказал: «Я умираю!» Затем он снова потерял сознание. Его забытие прерывалось приступами рвоты и едва слышным саркастическим смехом. Умирающий Наполеон не переносил света. Приходилось поднимать его, менять белье и кормить в темноте. К утомлению у окружающих прибавился ужас.

В агонии Наполеон вспомнил китайцев, рабов с острова Святой Елены:

«Мои бедные китайцы», - сказал он, - «чтоб их не забыли. Дайте им несколько десятков наполеонов. Нужно мне попрощаться также и с ними». Близкий к своему концу, Наполеон, может быть, почувствовал, что и он был всю жизнь только рабом.

На другой день, 3-го мая, Наполеона обуревает страх, 4-го мая на острове весь день шел дождь, ветер грозил все смести. Утром этого дня снова раздался саркастический смех умирающего. Наступил день 5-го мая. Часы пробили пять утра. Наполеон с трудом произнес последние в своей жизни неясные слова: «Голова... вооруженная...» («Tete... armee» - так записывает непосредственный свидетель смерти Наполеона, д-р Антотарки, последние слова императора.). Может быть, это был отзвук древнего пророчества Нострадамуса, пронесшегося в гаснувшем сознании Наполеона.

На другой день красивое лицо Наполеона казалось лицом спящего. Левый угол рта застыл в саркастической улыбке, как будто перед смертью ему раскрылось роковое противоречие между званием императора и званием раба Божьего.